ХVIII-24/16

Дмитрий Александрович

Мой отец, Дмитрий Александрович Ошанин, родился 13.2.1907 г. в Вологде, умер во Франции во время операции на сердце 28.11.1978 г., похоронен на кладбище Бур-ла-Рэн, в пригороде Парижа, где тридцать четыре года спустя была похоронена и моя мать Жермен Ошанина, урожденная Мерес.

Дмитрий Ошанин в двухлетнем возрасте. Вологда	Дмитрий Ошанин со старшей сестрой Еленой. Вологда, 1911 г.

Как и его брат Кир и сестра Елена, среднее образование он начал в Новочеркасске.

В 1920 г. Дмитрий Александрович покинул Россию вместе с родителями. Среднюю школу окончил в 1926 г. в г. Скопле (Македония). С молодого возраста он увлекался музыкой, прекрасно играл на виолончели и мечтал посвятить себя профессии музыканта. В Скопле, еще учась в школе, он стал играть в маленьком оркестре, который выступал в различных кинотеатрах, перед началом сеансов. Моя бабушка, Елена Матвеевна, также играла в этом оркестре.

Дмитрий в Скопле в 1922 году	Дмитрий с отцом и матерью	Портрет отца, написанный Дмитрием Ошаниным в 1922 г. в 15-летнем возрастеСкопле, 1923 г.

Желая полностью посвятить себя музыке, он хотел, получив аттестат зрелости, поехать в Париж и получить там музыкальное образование.

Его родители, никоим образом не обескураживая его в этом, потребовали, чтобы он для начала получил «серьезную профессию» которая позволила бы ему зарабатывать на жизнь.

Таким образом, в 1926 г. он уехал в Париж и записался в Высшую музыкальную школу и одновременно в Сорбонну.

	Слева: Артюр Оннегер (1892-1955) Справа : Пабло Казальс (1876-1973)

По правилам того времени студенты должны были посещать лекции по пяти различным дисциплинам. Естественно, он выбрал дисциплины, близкие к исполнительскому искусству: историю музыки, музыковедение и две другие (не помню, какие точно). Оставалось выбрать еще один предмет. Просмотрев список предлагаемых дисциплин, он остановил свой выбор на психологии, сочтя, что это может помочь в дальнейшем для установлении контакта с публикой. Так он пришел к психологии, науке, ставшей делом его жизни. Тем не менее, он продолжил посещать занятия в Музыкальной школе, где он изучал композицию у знаменитого швейцарско-французского композитора Артюра Онеггера (1992-1955 гг.), а игре на виолончели совершенствовался у прославленного Пабло Казальса (1876-1973 гг.). Проучился он в Париже с 1926 по 1928 гг.

В то же время работал музыкантом в оркестре, грузчиком. Затем за неимением средств к жизни вернулся в Югославию, где окончил в 1931 г. философский факультет Белградского университета и получил диплом за № 1269/31.

Дмитрий Александрович в период работы в оркестре в Скопле. Ок. 1932 г.

С 1931 по 1933 гг. работал, в ожидании назначения на работу по специальности, частным репетитором и музы-кантом. С 1933 по 1936 гг. работал преподавателем языка в женских гимназиях в Скопле и Штипе. В то время у моего отца была внешность звезды немого кино, и не удивитель-но, что папины ученицы были поголовно влюблены в свое-го учителя. Во всяком случае, об этом рассказала моей маме через десятки лет, когда папы в живых уже не было, одна из его бывших учениц.

В феврале 1936 года Д. А. Ошанин вернулся в Париж, чтобы написать и защитить докторскую диссертацию на тему «Сопереживание и его три аспекта» под научным руководством известных французских психологов Анри Делакруа и Поля Гийома. В 1938 г. он с высшим отличием защитил ее в Париже, в Сорбонне, и получил ученую степень доктора парижского университета (диплом № 3807). Позже, в 1948 г., эту работу прокомментировал выдающийся французский психолог Морис Прадин в книге «Общая психология», изданной в Париже в 1949 г.

Дмитрий Александрович со своими ученицами из женской гимназии в г. Штип. 1935 г.

В годы работы над диссертацией Дмитрий Александрович жил в «Доме французских провинций» университетского городка на бульваре Журдан в XIV округе Парижа. Здесь он очень близко подружился с Жаком Нарбоном, будущим Государственным советником и помощником генерала Де Голля по вопросам образования, с которым Дмитрий Александрович оставался дружен вплоть до своей кончины. И если я об этом пишу, то это потому, что именно Жак Нарбон представил моему отцу ту, которой было суждено стать его женой и моей матерью.

Жермен Мерес приехала в Париж из своего родного города Амьена, чтобы подготовиться к получению лицензиата (низшей научной степени) по немецкому языку. Она также жила в университетском городке, в корпусе, носившем имя Франко-Британского колледжа. Но для того, чтобы рассказать об этой встрече, которой предстояло перевернуть жизнь молодых людей (даже если мой будущий отец был на шесть лет старше моей будущей матери), я предпочитаю обратиться к маминым мемурам (впрочем, я приведу в дальнейшем обширные отрывки из этих воспоминаний в переводе на русский язык моего брата Игоря Дмитриевича), даже если это несколько нарушит логику моего повествования, но никто лучше мамы не может сказать об этом периоде.

Изданная в Париже диссертация Д. А. Ошанина	Дмитрий Ошанин и Жермен Мерес в эпоху их знакомства в Париже в 1938 году

«Я очень хорошо помню то место в парке университетского городка, где впервые встретила того, кто стал моим мужем. Познакомили нас Жак Нарбон и Фелисьен Вольф, о котором я уже упоминала и которого часто встречала в Германском институте, где мы посещали одни и те же лекции. Это событие произошло перед тем, как мы все вместе уселись обедать в студенческой столовой. Удивительным было то, что Дмитрий сразу проявлял явный интерес ко всему, что было со мной связано. Правда, немного позже я поняла, что Вольф часто говорил обо мне своим друзьям. После этой встречи мы встречались либо в столовой, либо в кафетерии Городка, после чего часто прогуливались вместе по парку. Я узнала, что Дмитрий собирается защитить диссертацию по психологии на тему «Симпатия», в результате чего должен был получить звание доктора Парижского университета по философии. Должна признаться, что это меня сильно впечатляло. Понемногу, во время наших прогулок, он начал рассказывать о стране, из которой приехал и где работал преподавателем – Югославии. Эмигрировав из России, его семья случайно осела в Македонии, где его умерший за два года до этого отец преподавал математику. Мать его была пианисткой, преподавала игру на фортепиано, и жила там же, в Македонии. Его сестра Елена была преподавателем истории в Сербии, в Алексинаце. Дмитрий красочно описывал турецкие кварталы Скопле, с его многочисленными мечетями, ремесленными лавками, маленькими кафе, где посетителей усаживают за низкие столики и подают турецкий кофе. В этих описаниях он проявил себя талантливым рассказчиком. Вскоре после нашего знакомства в студенческом городке разразилась эпидемия краснухи, и, подхватив болезнь, я оказалась в медсанчасти. И тут Дмитрий меня поразил, пришел с огромным букетом роз, а еще через два дня с букетом гвоздик. Очень скоро после моего выздоровления, он предложил мне стать его женой. Для меня все это было слишком быстро, казалось нереальным, невозможным. Я была единственной дочерью в семье и не могла себе представить, что уеду из своей страны. Это было бы слишком большим ударом для моих родителей. Но отпуск, который дали Дмитрию для поездки во Францию и защиты диссертации, подходил к концу, и дата его возврата в Македонию была уже зафиксирована. Он уехал, оставив меня в полном смятении; я чувствовала, что никак не могу ответить на его предложение...» (Жермен Ошанина. Здесь и там. Париж, 2015).

Дмитрий Ошанин и Жермен Мерес после помолвки

Так или иначе, Жермен удалось убедить родителей провести летний отпуск 1938 г. в Югославии, в маленькой словенской деревушке Стара Фужина, где Дмитрий Александрович попросил у них руки их дочери и где состоялось их венчание.

«Дмитрию было очень нелегко просить моей руки у моих родителей, которых очень пугала перспектива моего отъезда в малоизвестную в то время страну. Но мы договорились, что поженимся только в 1940 году, так как мне предстояло закончить свое высшее образование и готовиться к конкурсу на «агреже» немецкого языка. Я рассчитывала, что получив такой диплом, смогу быть откомандирована в качестве преподавателя французского языка в Югославию.

Венчание Дмитрия Ошанина и Жермен Мерес 11 февраля 1940 года в словенской деревушке Стара Фужина

Мысль о том, чтобы преподавать французский за границей и участвовать в распространении французской культуры всегда меня привлекала. Надо сказать, что мы были во власти иллюзий: мы были уверены, что будем часто ездить во Францию, что наши дети поедут туда учиться (так говорил мне Дмитрий), и в условиях 1938 года все это еще казалось мне вполне вероятным. Моим же родителям такое решение предсказывало одинокое будущее, далеко от нас и наших детей, но они прежде всего желали мне счастья, и в то время мы не могли догадываться (может быть, просто не отдавали себе отчета, не понимали), что впереди суровые годы, которые всем нам предстоит пережить».

Но война решила все по-другому... Свадьба была справлена 11 февраля 1940 года в отсутствие родителей Жермен, которые, в самом разгаре войны не смогли приехать в Скопле. Сама Жермен в это время уже преподавала французский язык во французской школе города.

«Все же нам удалось очень хорошо организовать церемонию нашего бракосочетания. Но я была сильно расстроена, когда за несколько дней до венчания узнала, что противоположно тому, что мы с Дмитрием уже решили, венчаться нам придется в православной церкви. Надо сказать, что эта церковь была очень красивой, в ней было множество вырезанных в дереве барельефов, и во время службы все время пел русский хор, собранный музыкантом – другом семьи специально по этому поводу. Мне все это представлялось довольно странным. Дома у моей свекрови состоялся обед, на котором присутствовали несколько друзей семьи Дмитрия. С моей же стороны были приглашены директор французской школы и двое очень милых коллег».

Дмитрий Александрович Ошанин на итало-албанском фронте в 1941 году

Весной 1941 г. Дмитирий Александрович был мобилизован, так как шла война, и отправлен на итало-албанский фронт.

«Война тогда была блицкригом. Армия не была подготовлена к войне, и вскоре весь отряд Дмитрия попал в плен. Мы знали, что многие солдаты уже вернулись в свои дома, и не видя Дмитрия, мы предполагали худшее. Но через несколько дней он присоединился к нам и рассказал нам, как он бежал из лагеря, где было много заключенных. Это было очень непросто. На пути, по которому бдительная охрана вела в лагерь пленных солдат, которых было слишком много, чтобы наблюдать за каждым в отдельности, к Дмитрию подошел молодой человек: "Я бывший студент вашего отца, что я могу для вас сделать?" Ответ последовал незамедлительно: "Нужна одежда!" На следующий день, Дмитрий, как и многие его товарищи по несчастью, стоял рядом с колючей проволокой, которой был окружен лагерь. Молодого человека, встретившегося ему накануне, сопровождала женщина, которая бросила Дмитрию хлеб и, в то же время, желанную одежду. Кажется, побег состоялся в тот же день. К сожалению, двух солдат, которые бежали сразу за Дмитрием, настигли пули, убившие их мгновенно. Этот побег кажется чем-то нереальным, если представить себе положение пленных в других странах. Здесь же, в этой стране, царил полный хаос из-за поражения югославской армии. Но следует сказать, что для успеха такого побега нужны были решительность и быстрота реакции, на которые, думаю, мало кто способен.»

С 1941 г., в связи с присоединением Македонии к Болгарии, мой отец был отправлен учителем немецкого языка и психологии в «старые болгарские земли», для начала в г. Бяла-Слатина, на северо-западе Болгарии, где Дмитрий Александрович был назначен преподавать немецкий язык в местной гимназии.

Бяла-Слатина в 1940 году

«Бяла-Слатина в то время была большим селением, гимназия которого принимала учащихся со всей области. В Бяла-Слатина было все очарование сельской жизни, но были и свои минусы. Квартира, которую Дмитрию удалось найти и арендовать, находилась на втором этаже дома, где на первом этаже был продуктовый магазин. Его хозяин и был владельцем нашей квартиры. Не было кухни, только малюсенький уголок, в котором нам удалось установить кухонную плиту, привезенную из Скопле с прочим добром – столом и полками для посуды. Обе комнаты, в которых мы устроили спальню и рабочий кабинет, служивший нам также столовой, после их обустройства (первым делом я быстро повесила шторы) оказались довольно уютными. У спальни был балкон, с которого мы постоянно видели – причем мне довелось это увидеть впервые – разгуливающих по улице кобыл вместе с жеребятами. На противоположной стороне дороги был парк, где молодые мамы выгуливали своих младенцев. Не было водопровода, топили углем. Надо было поднимать и спускать ведра с водой и углем. Это было бы не так уж и трудно, если бы не мое положение – уже в декабре должен был родиться наш первенец. Пришлось прибегнуть к помощи молодой прислужницы, что было в то время широко распространено в местных семьях. Вскоре я с удивлением узнала, что нанятая мной няня-прислужница – цыганка. У меня не было такой интуиции и умения распознавать людей, как у местных жителей. Я начала потихоньку готовить все необходимое для ребенка, используя подручные средства — разрезала простыни, распарывала, распускала петли и вязала. К счастью, мои родители вскоре смогли отправлять нам небольшие 500-граммовые посылки, и моя мама тоже принялась вязать. Конечно, на месте нельзя было ничего купить, к тому же в Бяла-Слатина было не много магазинов. Клинику поселка закрыли, врача мобилизовали. Я родила Владимира дома, с помощью замечательной акушерки, которая приходила к нам каждый день в течение месяца, давая мне советы, утешая меня в моменты беспокойства – вполне понятного, если учесть обстоятельства того времени, а также то, что я не была готова к такой изоляции в столь важный для меня период времени. Но все же должна сказать, что появление на свет Владимира оказалось для меня счастливым чудом.»

Мои родители прожили в Бяла-Слатина всего один год, так как уже в 1941 г. отец был переведен в лицей г. Пловдива, в прошлом Филипповиля, второго по размеру города Болгарии, «где была французская школа, в которой преподавали сестры конгрегации Святого Иосифа. Для нас это было настоящим благословением. Сестра-настоятельница, мать Мари-Анж, сестра Хильдегард, учительница математики, другая сестра, бывшая медицинской сестрой, и сестра Жозефина, сразу очень привязались к Владимиру, и они наблюдали за ним в своем красивом саду в то время, как я занималась со своими классами. Мать Мари-Анж в своей доброте дошла до того, что организовала питание для нас троих – меня и моих мужчин – в колледже, в комнате, которая была специально отведена для наших обедов».

Д. А. Ошанин в Военной академии во время посещения академии маршалом Ф.И. Толбухиным. София 1946 год	Д.А. Ошанин с сотрудниками кафедры психологии Софийского высшего института физкультуры. По левую руку от него его ассистентка Эма Герон

В Пловдиве в 1945 году родился мой брат Игорь, второй ребенок Дмитрия Александровича и Жермен.

После освобождения, в 1945 г., семья переехала в Софию, куда Дмитрий Александрович был назначен преподавателем русского языка в Военной академии и Военном народном училище им. Василя Левского, а с 1946 г. – преподавателем психологии в Софийском высшем институте физкультуры им. Г. Димитрова, где создал первую в Болгарии кафедру психологии и стал ее заведующим. С 1952 по 1955 гг. был заместителем директора по научной части Института педагогики Болгарской академии наук.

Его бывшие коллеги сохранили очень добрую память о моем отце, как на профессиональном, так и на чисто человеческом уровне. Его многолетняя ассистентка в Институте физкультуры Эма Герон написала о нем после его смерти в болгароязычном журнале «Бъдеще» в посвященной ему статье: «В течение всей своей жизни он проявлял исключительную порядочность. Когда в 1951 году партийная организация Высшего института физкультуры решила исключить меня из коммунистической партии, так как мой муж П. Семерджиев был обвинен в принадлежности к группе Трайчо Костова (болгарский политический деятель, приговоренный в 1941 г. к смертной казни через повешение и казненный за «антиболгарскую деятельность». Полностью реабилитирован в конце 1950-х годов), профессор Д. Ошанин был единственным, кто выступил против этого решения. И даже если за этот свой жест он был строго раскритикован, он один осмелился проголосовать «против».

Что же касается моей матери, то она стала работать преподавателем французского языка во Французском институте, в котором преподавали в основном французы, но также и болгары и даже один русский. Институт располагался в центре Софии. Учились в нем ученики столичных лицеев, студенты университета, а летом и учителя французского языка. Дополнительно к этому, по вечерам, мама преподавала в Альянс Франсез. К сожалению, в 1950 году Французский институт был закрыт по приказу советских властей, обвинивших сотрудников института в «шпионской деятельности». Для семьи это было сильным ударом, поскольку французская зарплата позволяла нам жить довольно широко.

В 1950 году в Софии родился мой младший брат Сергей.

В Софии мы жили в съемной меблированной квартире на тихой улице Цибра (впоследствии Авиценна) поблизости от центра города. Так случилось, что на этой же маленькой улице жил с семьей мамин друг по университетскому городку в Париже Ангел Ангелов, ставший известным адвокатом. Рядом жила и другая болгарка, Лили Сталева (Попова), с которой наша семья подружилась. Она была очень хорошей переводчицей с французского языка, переведшей на болгарский язык основные произведения французских классиков: Мопассана, Гюго, Доде, Жюля Верна и многих других. Дружеские отношения с нею поддерживались и после отъезда нашей семьи в Советский Союз. Что же касается меня и моего брата Игоря, то мы близко дружили с детьми Ангеловыми и Поповыми. С Симеоном Ангеловым мы продолжаем дружить, чему очень способствовало его назначение в 90-х годах прошлого века на должность посла Болгарии в Париже, где он провел очень много лет.

Начиная с 1936 г. Д. А. Ошанин неоднократно предпринимал попытки получения советского гражданства и ходатайствовал о «возвращении» в Россию, однако все эти попытки оставались без отклика, хотя в 1946 г. в Болгарии он получил советское гражданство и советский паспорт.

Мой отец, который совершенно не знал Россию такой, какой она стала, идеализировал ее. Для него все было хорошо в Советском Союзе. В связи с этим, мне запомнился один довольно комичный факт. На нашей софийской улочке жил один жестянщик, пьяница, которого знал весь город, так как пьяницы были очень редки в то время в Софии. И папа нам всегда говорил: такого в Советском Союзе увидеть нельзя. Он в это искренне верил! И когда мы в 1955 году въехали в СССР, одно из первых, что мы увидели на пограничной станции Унгены, это были валявшиеся на перроне пьяные мужчины. Мы очень быстро привыкли к подобным зрелищам...

В 1955 г., через два года после смерти Сталина, в связи с массовым отъездом постоянно проживающих в Болгарии русских эмигрантов в районы освоения целинных и залежных земель, одним из первых репатриировал с семьей в СССР и мой отец, которого направили в Ростовский мясо-молочный совхоз № 2 (станция Злодейская (!!!) Кагальницкого района).

Об этом событии также пишет в своих мемуарах мама:

«Во время этих мирных и счастливых летних каникул появилась новость, произведшая эффект взорвавшейся бомбы. Русские эмигранты, жившие в Болгарии, могли подать прошение о «возвращении» в Советский Союз вместе со своими семьями. Дмитрий, страстно желавший когда-нибудь вернуться в Россию, мгновенно принял решение без каких-либо колебаний. Надо было поговорить об этом с моими родителями. Для них это было новым ударом судьбы, наверняка более серьезным, чем мой переезд в Болгарию. Что касается меня лично, то мне было очень трудно принять такое решение. В Болгарии я была не так далека от моей страны – Франции. А Советский Союз – полнейшая неизвестность. Дмитрий записался первым в список кандидатов на отъезд, а мне понадобилось немало дней тяжелых раздумий прежде чем на это решиться и записаться вместе с детьми. Для Елены (сестры Д. А. Ошанина) это тоже был вопрос решенный. Она, кстати, никогда не была объективной в своей оценке СССР, что, впрочем, вполне понятно – это ведь была ее родина. Для меня это было совсем другое. Но, несмотря на мои увертки, чтобы оттянуть принятие решения, я, конечно, знала, что не стану ломать семью. Я часто вспоминаю про это время и думаю, что, может быть, должна была оттянуть мой отъезд. Это позволило бы Дмитрию освоиться на месте, во всем разобраться, и, может быть, вернуться. А может, и нет. Ведь он всегда думал, что это его судьба, Россия – его родина, и рано или поздно он должен был туда вернуться. Я сразу поняла это еще в Париже, когда мы познакомились. И как только мы решили пожениться, я встала на жизненный путь, который не был моим и к которому я не была подготовлена. Чтобы это понять, надо было знать Дмитрия, его огромную силу убеждения. Это было как раз то, что многие называли в нем его «магнетизмом». В Софии все вокруг меня старались отговорить меня от этого отъезда. Коллеги, декан нашего факультета сразу предложили мне написать письмо – куда? кому? – о том, что я необходима Университету, и они настаивают на том, чтобы я осталась. Это меня очень растрогало, но разве я могла стать причиной разделения семьи?»

Вскоре отец был вызван в Москву и стал работать старшим научным сотрудником в лаборатории Психологии личности, а затем в лаборатории Психологии труда Института психологии АПН РСФСР, которую он возглавил в 1960 г. В том же году он создал лабораторию Психологии производственного труда, проблематика которой была крайне актуальна для того времени.

А ведь, уезжая из Болгарии, он был искренне готов отдать свои силы работе в сельском хозяйстве. В связи с этим он потом вспоминал, что в управлении сельского хозяйства, где он беседовал с одним из его руководителей, в ответ на его заявление о том, что он готов работать в совхозе, ему сказали: «У нас красным деревом печи не топят».

А немного позже, при поступлении на работу в Институт психологии состоялась беседа с секретарем институтской партийной организации, в ходе которой папа рассказал о своей семье и о том, что единственное, чего он не может простить своему отцу, это то, что он увез его из России. На что партийный деятель с упреком сказал: «Я бы вам не советовал винить в этом вашего отца. Увозя вас, он, скорее всего, спасал вам жизнь». Вот так-то.

Московский Институт Психологии Академии педагогических наук СССР, в котором Дмитрий Александрович Ошанин проработал с 1955 по 1975 годы

В 1956 г. отец получил звание профессора (аттестат ВАК за номером 001722). Одновременно с работой в Институте психологии он заведовал отделом инженерной психологии и физиологии Всероссийского научно-исследовательского института технической эстетики (ВНИИТЭ), одним из основателей которого он являлся.

В Советском Союзе ему не засчитали ни одной из защищенных им за рубежом диссертаций. В 1973 г. в Москве он защитил докторскую диссертацию на тему «Предметное действие и оперативный образ» (диплом ВАК за номером 000055). С 1961 по 1976 гг. был членом редколлегии журнала «Вопросы психологии», членом правления Московского общества психологов СССР, членом исполкома Международной ассоциации по прикладной психологии, иностранным членом Французского национального общества психологов, почетным членом Академического совета ВИФ и Общества психологов спорта Болгарии. Является автором более ста научных публикаций.

Дмитрий Александрович оставил глубокий след в памяти своих сотрудников и учеников. Вот что написала о нем одна из его аспиранток, а потом и сотрудниц, В. Моросанова:

«Несомненно, что необходимо говорить не только о влиянии творчества Ошанина, но и о его необыкновенном личностном влиянии на окружавших людей. Дмитрий Александрович был разносторонне одаренным человеком, музыкантом и художником, в совершенстве владел французским, немецким, английским, болгарским и сербским языками. Кроме того, он был великолепным оратором, мастерски читал лекции, покоряя аудиторию артистизмом, культурой речи, широкой эрудицией. По свидетельству всех, кто помнит то время, появление в Институте этого европейски образованного, необыкновенно талантливого, бесконечно увлеченного наукой, энергичного и обаятельного человека, – а это ощущалось сразу, при первом же контакте, – было событием в жизни коллектива».

Д. А. Ошанин считается пионером и основоположником советской инженерной психологии. Вот высказывание о нем Владимира Шадрикова, бывшего первого заместителя министра общего и профессионального образования РФ, академика РАО: «Для меня лично Психологический институт прежде всего связан с тремя именами: Борисом Михайловичем Тепловым, Дмитрием Александровичем Ошаниным и Константином Марковичем Гуревичем. Это три великих психолога, которые работали здесь и без которых, я думаю, не только отечественная, но и мировая психология много бы потеряла. Дмитрий Александрович Ошанин мне дорог еще и тем, что он в определенной мере был доброй феей моей кандидатской диссертации, благословил ее тему».

После отъезда во Францию моих родителей и моего брата Сергея из Советского Союза имя моего отца было там в течение долгих лет более или менее под запретом, однако его коллеги и ученики продолжали поддерживать с ним контакт, прибегая для этого к различным уловкам, ища возможности пересылать ему письма, свои статьи и книги, рассказывая ему, что происходит в институте. Папа очень ценил эти проявления преданности ему.

Приехав во Францию в 1975 году, отец преподавал в Парижском университете Сорбонна и ряде других университетов Франции, а также в Национальной высшей школе искусств и ремесел. В 1981 г., через три года после его кончины, в парижской Сорбонне состоялся специальный семинар, посвященный Д. А. Ошанину. А после этого семинара в Париже был издан сборник со статьями Д. А. Ошанина, его учеников и сотрудников.

В 1997 г. в Москве состоялась Международная научная конференция «Образ в регуляции деятельности», посвященная 90-летию со дня рождения Д. А. Ошанина. Мы с женой Надей активно участвовали в организации этого события, предоставив институту копии документов и фотографии для выставки, которая была посвящена отцу по этому поводу в Институте психологии. Мама и мой средний брат Игорь ездили в Москву на открытие этой конференции. В том же году в Москве был выпущен сборник избранных трудов Д. А. Ошанина «Предметное действие и оперативный образ».

Столетие Д. А. Ошанина также широко отмечалось в Москве. По этому случаю была выпущена специальная монография «Д. А. Ошанин и современная психология».

Жена: С 11.2.1940 Жермен Мари Анриет Мерес. Венчание состоялось в храме Св. Спаса в Скопле при свидетелях Александре Кудакове и Александре Залиеве. Родилась 15.8. 1913 г. в Амьене (Франция) от отца Анри Теодора Мерес (1883-1962 гг.) и матери Максимильен Адольфин Делиль (29.9.1883 г. – февраль 1964 г.). Скончалась 23 апреля 2012 г. в г. Ла Феррьер-Оз-Этан, Франция.

Француженка. Получила среднее образование (дип-лом бакалавра) в Амьене в 1931 г. Закончила романо-гер-манское отделение Парижского университета. Она расска-зывает об этом в своих Мемуарах, о которых мне уже при-шлось упомянуть выше: «Сколько я себя помню, я всегда хо-тела преподавать. Еще совсем малышкой я играла в «учитель-ницу», а позже уже твердо знала, что стану преподавателем. Преподавателем чего? Я это представляла еще смутно. В тече-ние многих лет я мечтала о том, чтобы посвятить себя мате-матике, но к концу средней школы мое увлечение этим предме-том сильно остыло. А после выпускных экзаменов надо было вы-брать что-то другое. Почему бы не языки? Это не было приз-ванием, но мне нравилась перспектива ездить на стажировки в Германию и Англию. Я остановила свой выбор на немецком язы-ке, просто из-за любви к немецкой музыке, к романсам, которые я пела… Но оставалось решить трудную проблему: в школе я не учила латынь, а лицензия по иностранным языкам включала, как обязательное условие – наличие «сертификата классического литературного образования», то есть французский язык и ла-тынь». С этой проблемой мама успешно справилась благо-даря директрисе амьенского лицея, которая сумела подго-товить ее к экзамену и к которой она на всю жизнь сохра-нила чувство глубокой благодарности.

Жермен Мерес (на первом плане, с куклой в руках) в кругу семьи в годы Первой мировой войны. За Жермен стоят ее мать Максимильен и ее отец Анри. Амьен, 1917 год

Жила с мужем в Югославии и Болгарии, а затем и в Советском Союзе, работала сначала преподавателем фран-цузского языка на заочном отделении Института инос-транных языков им. Мориса Тореза, а затем доцентом ка-федры иностранных языков АН СССР. Преподавала французский язык сотрудникам Академии наук (в частности Президенту АН академику М. В. Келдышу и Вице-президенту АН академику М. Д. Миллионщикову).

Жермен Ошанина со своими студентами. София, 1953 г.

Как в Болгарии, так и в Советском Союзе мама никог-да не отказывалась от своего французского гражданства, несмотря на периодические вызовы в ОВИР с настоятель-ными предложениями принять советское гражданство. Статус иностранки в то время, хоть и имел определенные

Книги, изданные Ж. Г. Ошаниной в Москве

преимущества, но очень осложнял жизнь носителей инос-транного паспорта. Мама не могла, например, удаляться без специального разрешения более чем на сорок километ-ров от Москвы. На самолете она могла летать только ноч-ными рейсами, поскольку многие дневные рейсы были за-прещены для иностранцев. Известно, что цены в гостини-цах были разными для советских и иностранных граждан, поэтому, когда мама и папа уезжали куда-нибудь на отдых, мама оплачивала свою половину номера намного дороже, чем папа. Чтобы поехать во Францию, мама должна была получить письменное «разрешение» от папы. А папа дол-жен был получить от мамы заверенное во французском по-сольстве приглашение. После этого они отправлялись во Францию вдвоем. Довольно комичная ситуация...

Жермен Ошанина оставила интересные воспомина-ния о своей необыкновенной судьбе.

Жермен Ошанина. Антони, 1990 г.

Белецкий В.В. Великий человек ушедшего времени (М. В. Келдыш). Вестник Российской Академии наук. Том 72, № 12, 2002 г.; Бъдеще. Списание за политика и култура. №7. Сентябрь, 1979 г. София; Государственный архив Вологодской области; Козлов В.И. Человек необычайной судьбы. К 90-летию со дня рождения Д. А. Ошанина; Kонцепцията на Ж.Г. Ошанина за френския опреде-лителен /неопределителен член и приложението u при работа в неезиков ВУЗ. Годишник на ВПИ Константин Преславски". Т. XIII-A, с. 49 - 55. Шумен, 1994; Морина Н.Л. Международная конфе-ренция памяти Д. А. Ошанина. Из Интернета; Морина Н.Л. Стра-ницы жизни и творчества А. И. Миракяна. Официальный сайт Психологического института РАО. 2002 г.; Моросанова В. Пробле-ма образа и действия в научном творчестве Д.А. Ошанина. Мос-ква, 1997; Ошанина Ж. Здесь и там. Воспоминания. Париж, 2015; Психологический институт От Челпанова...... до Рубцова. Публи-кацию подготовили Михаил Бокуславский, Джамиля Сайрамова, Лев Сафонкин, Сергей Сафронов, Борис Мускевич, использо-ваны материалы исторического очерка "Психологический инсти-тут на Моховой"; Психологический словарь; Фролов А.А. А. С. Макаренко в СССР, России и мире: историография освоения и разработки его наследия (1939–2005 гг., критический анализ). Н.Новгород: Изд-во Волго-Вятской академии государственной службы, 2006Ценев В. От чего умирают психологи? Из Интернета.